— Без всякого сомнения, лэди Кинсбёри.
— Что нам делать?
На этот вопрос у мистера Гринвуда не нашлось готового ответа.
— Едва ли отец теперь имеет на него какое-нибудь влияние. — Мистер Гринвуд замотал головой. — А между тем сказать ему необходимо. — Мистер Гринвуд кивнул головой. — Может быть, можно было бы что-нибудь предпринять на счет состояния.
— Он ни на что не посмотрит, — сказал мистер Гринвуд.
— Он равнодушен ко всему, о чем должен был бы заботиться. Если б я написала и спросила его, скажет он мне правду насчет этого брака?
— Никогда он правды не скажет, — сказал мистер Гринвуд.
Маркиза пропустила это замечание мимо ушей, хотя знала, что это клевета.
— Бывали средства, — сказала она, — с помощью которых браки такого рода расторгали «после».
— В наши дни это надо сделать «до», — сказал священник.
— Но как?
— Если б его спровадят куда-нибудь.
— Как «спровадить»?
— Вот этого-то я и не знаю. Например, отправить его куда-нибудь подальше на яхте, а ее обвенчать с кем-нибудь другим во время его отсутствия.
Леди Кинсбёри поняла, что ее приятель неизобретателен.
— Чтобы ему сломать себе шею на охоте, — сказал мистер Гринвуд.
— Даже это не принесло бы особой пользы, если он женится раньше, — решила маркиза.
Она каждый день просиживала у мужа полчаса перед своим завтраком, — сиделка его, в это время, ходила обедать. Со времени посещения сына маркиз выписал доктора из Лондона и доктор объявил маркизе, что хотя непосредственной опасности и нет, но симптомы таковы, что почти не дают надежды на полное выздоровление. Когда мнение это было высказано, маркиза и капеллан принялись обсуждать вопрос: следует ли вторично вызывать лорда Гэмпстеда. Сам маркиз не выражал на этот счет никакого желания. Раза три или четыре в неделю в Гендон-Голл посылался бюллетень, в котором яко бы выражалось мнение докторов о состоянии здоровья их пациента; но бюллетень не отличался строгой правдивостью. Ни одному из заговорщиков не хотелось видеть лорда Гэмпстеда в Траффорд-Парке.
— Хочется мне кое-что тебе показать, — сказала маркиза, усаживаясь у дивана, на котором лежал муж. Затем она принялась читать ему письмо, не говоря, что оно анонимное. Прослушав первые строки, он спросил:
— От кого это?
— Я лучше прежде прочту его все, — сказала маркиза и дочитала до конца, не прочтя только подписи.
— Конечно, анонимное, — сказала она, держа письмо в руке.
— Так я не верю ни единому слову, — сказал маркиз.
— Вероятно, а между тем в нем слышится правда.
— Я вовсе не того мнения. Ничего нет хуже анонимных писем.
— Если насчет Гэмпстеда вздор, то, во всяком случае, насчет Фанни — правда. Писавший житель Галловэя, знает Парадиз-Роу, местную таверну. Туда, где Фанни нашла себе поклонника, и Гэмпстед последует за нею. «Свой своему поневоле брат».
— Я не позволю тебе так отзываться о моих детях, — сказал больной.
— Что же мне делать? Разве о Фанни не правда? Если хочешь, я напишу Гэмпстеду, расспрошу его. — Чтоб как-нибудь от нее отделаться, он согласился на это предложение. Милэди, с своей стороны, надеялась, что если лорд Гэмпстед признает факт своей помолвки, это может повести к ссоре между отцом и сыном.
— Что, он еще не убрался? — спросил маркиз, когда жена его встала, чтоб выйти из комнаты.
— Кто?
— Мистер Гринвуд.
— Убрался? С какой стати ему убираться? Никто и не воображал, что он должен был оставить нас теперь. Я так вовсе не вижу зачем ему вообще переезжать. Ему сообщено, что ты не будешь более нуждаться в его услугах, в Лондоне. Насколько я знаю, больше ничего не говорилось.
Больной сердито повернулся на своем диване, но не сделал никаких дальнейших распоряжений относительно отъезда капеллана.
— Он спрашивает, почему вы не выехали, — сказала лэди Кинсбёри священнику, в тот же день.
— Куда мне выехать? — заныл несчастный. — Неужели он хочет сказать, что меня надо выгнать на улицу, когда вздумается, из-за того, что я не могу одобрить поступков лэди Франсес? Я не получил приказания выехать отсюда. Если отъезд мой дело решенное, маркиз, вероятно, прежде сделает какое-нибудь распоряжение.
Лэди Кинсбёри успокоила его, как могла, объяснив, что ему нет никакой надобности немедленно выезжать.
Письмо милэди к пасынку было следующее:
...«Дорогой Гэмпстед!
До отца вашего дошел слух, что вы женитесь на какой-то девушке, дочери квакера по фамилии Фай, живущей в доме № 17, в Парадиз-Роу. Про квакера говорят, что он клерк в одной из контор в Сити. О самой девушке отец ваш ничего не слышал, но легко может себе представить, что она — то, чем должна быть по своему общественному положению. Он поручил мне спросить вас, есть ли какая-нибудь доля правды в этом слухе. Прошу вас заметить, что я лично не выражаю никакого мнения насчет того, верен он или неверен, возможен он или невозможен. После того, как вы вели себя в последний раз, я никогда бы не решилась вмешиваться в ваши дела, но отец ваш поручил мне спросить вас, для его сведения.
Преданная вам
Ответ Гэмпстеда был очень лаконичен, но вполне соответствовал цели.
...«Дорогая лэди Кинсбёри!
Я еще не жених мисс Фай. Думаю, что это вскоре ожидает меня.
Искренно вам преданный
С той же почтой он написал письмо отцу. Вот оно:
...«Дорогой отец,
Получил я письмо от лэди Кинсбёри, в котором она меня спрашивает, верен ли слух о моей помолвке с молодой девушкой, по имени Марион Фай. Очень мне прискорбно, что ее письмо служит доказательством, что вы еще не в силах писать сами. Надеюсь, что это продолжится не долго.