Не желали ли бы вы снова видеть меня в Траффорде? Не хочется мне туда ехать, не узнав ваших мыслей на этот счет; но я всегда готов пуститься в путь, когда бы вы этого ни пожелали. По последним известиям, я было надеялся, что силы ваши начинают восстанавливаться.
Не знаю, каким путем могли дойти до вас какие-нибудь слухи о Марион Фай. Если б я обручился с нею или с какой-нибудь другой молодой девушкой, я сейчас же сообщил бы вам о том. Не знаю, обязан ли молодой человек говорить о собственных неудачах в таких делах — даже отцу. Но, так как мне стыдиться тут нечего, то я признаюсь вам, что просил эту молодую девушку быть моей женой, но она пока отказывается. Я повторю свою просьбу и продолжаю надеяться на успех.
Она — дочь одного мистера Фай, который, как справедливо говорит лэди Кинсбёри, квакер и клерк в одной из контор Сити. Так как он во всех отношениях хороший человек, стоящий, по своей честности и чести, очень высоко во мнении всех, кто его знает, я не могу поверить, чтоб это составляло какую-нибудь разницу. Она, мне кажется, обладает всеми качествами, которые я желал бы найти в женщине, которую мог бы надеяться видеть своей женой. Живут они в доме № 17, Парадиз-Роу, в Галловэе; все подробности, сообщенные лэди Кинсбёри, верны.
Пожалуйста напишите мне строчку, если не сами, то хоть продиктуйте, чтоб мне знать, как вы себя чувствуете.
Невозможно было скрыть это письмо от лэди Кинсбёри. И маркиз, и маркиза, и мистер Гринвуд решили, что Гэмпстед женится на дочери квакера. Отказу ее даже лорд Кинсбёри не придал никакого значения. Вероятно ли, чтоб дочь клерка не пожелала сделаться маркизой? Если бы больной был предоставлен самому себе, он постарался бы думать об этом как можно меньше. Ничего он теперь так сильно не желал как не ссориться с своими старшими детьми. Но жена, при каждом из своих двух ежедневных посещений, напоминала ему об этом.
— Что ж мне делать? — спросил он на третье утро.
— Мистер Гринвуд предлагает, — начала жена, не желая вовсе раздражать его и действительно позабыв, в эту минуту, что никакое предложение мистера Гринвуда не может быть ему приятно.
— К чорту мистера Гринвуда, — крикнул он, приподнявшись со своих подушек. Маркиза так испугалась его резкого движения и гнева, отразившегося на это изможденном лице, что в изумлении вскочила со стула.
— Я требую, — сказал маркиз, — чтоб человек этот оставил мой дом в конце этого месяца.
Отправив ответ лэди Кинсбёри, Гэмпстед решил, что ему необходимо съездить в Траффорд, хотя бы на один день, повидаться с больным отцом. Послание мачехи он получил в субботу, в понедельник и во вторник собирался охотиться, но в среду выедет с вечерним поездом из Лондона и в четверг, рано утром, будет в Траффорде. Он отправил на имя старика дворецкого телеграмму следующего содержания:
...«Буду в Траффорде в четверг утром 4 ч. 30 м. Приду со станции пешком. Приготовьте комнату. Скажите отцу».
Он назначил свой отъезд в среду вечером, решившись посвятить часть утра этого дня своим сердечным делам. Вообще говоря, не принято, думалось ему, обращаться к отцу девушки за разрешением просить ее руки, прежде, чем сама девушка не согласится; но в данном случае обстоятельства исключительные. Ему показалось, что единственная причина, по которой Марион отвергала его, было неравенство их общественного положения. Может быть, причина эта возникла из какой-нибудь нелепой идеи старика-отца, но могло, быть и то, что он отнесется в такой причине с полным неодобрением. Во всяком случае Гэмпстеду хотелось узнать, за него старик, или против. С целью разрешить этот вопрос он хотел известить его в его конторе, в среду.
В ранние часы утра вошел он в контору гг. Погсона и Литльбёрда и увидел мистера Триббльдэля, восседавшего на высоком табурете за громадным столом, который занимал почти всю комнату. Гэмпстед был поражен теснотой и невзрачностью помещения гг. Погсона и Литльбёрда, которое, судя по благородной наружности квакера, представлял себе обширным и внушительным. Невозможно отрешиться от подобной связи идей. Гэмпстед вошел в контору через небольшой дворик и узкий коридор. Здесь он увидел всего две двери и вошел в одну из них, так как она была отворена, заметив на другой надпись: «Кабинет г. директора». Тут-то он и очутился лицом к лицу с Триббльдэлем и маленьким мальчиком, сидевшим по правую руку Триббльдэля, на таком же высоком табурете, как и он.
— Могу я видеть мистера Фай? — спросил Гэмпстед.
— По делу? — отозвался Триббльдэль.
— Не совсем, т. е. по частному делу.
Из-за ширмы, отделявшей от небольшой комнаты значительно меньшее пространство, похожее на клетку, выглянула голова. В этой клетке, как она ни была мала, помещались стол и два стула, и здесь-то Захария Фай занимался своим делом; понятно, что голова, выглянувшая из клетки, принадлежала ему.
— Лорд Гэмпстед! — сказал он с удивлением.
— А, мистер Фай, как поживаете? Мне кое о чем надо с вами переговорить. Можете вы уделить мне пять минут?
Старик отворил дверь своей клетки и попросил лорда Гэмпстеда войти. Триббльдэль, который слышал и узнал фамилию, так и уставился на молодого аристократа, на знатного приятеля своего друга Крокера, на лорда, про которого положительно уверяли, что он женится на дочери мистера Фай. Мальчик, услыхав, что посетитель — лорд, также не спускал с него глаз. Гэмпстед повиновался, но помня, что обитатель клетки сейчас услыхал все, что говорилось в конторе, понял, что ему будет невозможно говорит о Марион без иной защиты от любопытных ушей.