Марион Фай - Страница 78

— Вы серьёзно? — спросила Клара, когда она и Крокер остались одни.

— Конечно, как честный человек, — сказал Крокер.

— Так можете, — решила Клара, подставляя ему лицо.

XXX. Новый год

Крокер отнюдь еще не покончил с своим вечером. Отобедав с приятелями в Сити и напившись чаю «с предметом», он чувствовал желание вкусить если не более приятных, то во всяком случае более шумных удовольствий. Весь город на улице, все веселятся. В такую ночь, такому человеку, как Крокер, не было никакой надобности ложиться спать вскоре после полуночи. В Парадиз-Роу он снова встретил Триббльдэля и предложил этому молодому человеку сначала выпить чего-нибудь в ближайшей таверне, а затем отправиться в более аристократическую местность, на извозчике.

— Я собирался пойти туда пешком в эту прекрасную, звездную ночь, — сказал Триббльдэль, не теряя из виду скромного вознаграждения, в которое, в настоящее время, ценились его труды гг. Погсоном и Литльбёрдом. Но Крокер уговорил его.

— Я вас подвезу, — сказал он. — Новый год бывает только раз в году.

Триббльдэль вошел в таверну.

— Я любил эту девушку три года, — сказал он, как только они оттуда вышли. Ночь была дивная, и Крокер нашел, что не худо бы пройтись немного. Приятно было при ярком свете звезд слушать рассказ о любовных похождениях нового приятеля, в особенности, так как он сам теперь был счастливым героем.

— Целых три года? — спросил он.

— Право так, Крокер. Три года. Было время, когда она обожала табурет, на котором я сижу в конторе. Я хвастать не люблю.

— Надо быть редким и решительным, коли хочешь заполонить такую девушку.

— Мне следовало подхватить мяч на лету, Крокер, вот что мне следовало сделать. Я все теперь понимаю. Она так же непостоянна, как прекрасна; пожалуй, даже более.

— Перестаньте, однако, Триббльдэль, я не намерен позволить вам бранить ее.

— Я не хочу ее бранить. Бог видит, что я слишком люблю ее, не смотря ни на что. Теперь ваша очередь, я это вижу. Много их было, очередей-то.

— Право? — тревожно спросил Крокер.

— Поллоки был — что служит в газовом обществе. Этот был после меня. Из-за него-то она со мной разошлась.

— А тут дело шло к браку?

— Прямехонько, казалось мне. Поллоки — вдовец с пятью детьми.

— О, Боже!

— Но он глава всего предприятия и получает четыреста фунтов в год. Не любовь связывала ее с ним. Поллоки верных пятьдесят лет.

— Она и его бросила?

— Или он ее.

Получив это сведение, Крокер свистнул.

— Что-то вышло из-за денег, — продолжал Триббльдэль. — Старуха не захотела с ними расстаться.

— А деньги-то имеются?

— У старухи куча.

— Но племянница же их наследует? — спросил Крокер.

— Без всякого сомнения; они очень привязаны друг в другу. Но старуха удержит их при себе, пока жива.

Они еще выпили малую толику грога в таверне «Ангела» в Излингтове, сели в кэб и поехали в один из известных cafés-chantants. Тут уж Триббльдэль перешел из области извращенных фактов в область чистой поэзии. Никогда, — говорил он, — не откажется он от Клары Демиджон, хотя бы дожил до возраста, превосходящего возраст всех известных патриархов. Он прекрасно видит все, что против него. Крокер, вероятно, одержит верх. Он даже на это надеется: отчего бы такому славному малому не быть счастливым, в виду совершенной невозможности, чтоб он, Даниэль Триббльдэль, когда-нибудь достиг того полного блаженства, в мечтах о котором влачил свое злое существование? Одно только он решил окончательно. День свадьбы Клары, без всякого сомнения, будет последним днем его существования.

— О, нет, чорт возьми, вы этого не сделаете, — сказал Крокер.

— Сделаю! — уверял Триббльдэль. — Я уже решил, как это устроить. Брошусь, головой вниз, с галереи собора св. Павла — и конец. Одна у меня к вам просьба: назвать вашего сына Даниелем в честь меня. Ей вы можете сказать, что так звали вашего дядю или деда.

Крокер, легко выпрыгивая из экипажа, обещал исполнить желание друга.

Подробно описывать всего, что происходило в café-chantant, куда они попали, нет надобности. Новый год здесь был встречен, как подобает, с музыкой, танцами, вином. Встреча продолжалась еще с добрый час, пока снисходительный полисмен не счел нужным вмешаться. Существует предположение, что, по окончательном изгнании наших двух приятелей, покинутый любовник, которому его тяжкое горе вероятно помогло удержаться на ногах, благополучно добрался до дому. Торжествующий Крокер был менее счастлив и провел ночь, без простынь и одеял, где-то в окрестностях Боу-Стрит.

Факт этот для нас важен, так как он грозил оказать значительное влияние на положение нашего приятеля в почтамте. Проведя ночь в заключении, из которого он и на следующее утро выбрался только представ пред судейские очи, он никак не мог быть на службе в десять часов. Когда он наконец вырвался из рук филистимлян, часов около двух дня, кислый, немытый и голодный, он счел благоразумным вовсе не показываться в этот день на свет Божий. Лучше совершить тяжкий грех — вовсе не явиться — чем предстать пред мистера Джирнингэма в настоящем, жалком положении. Крокер хорошо знал свою силу и свою слабость. Сегодня он ни на что не найдет ответа. Мистер Джирнингэм будет над ним ломаться, и Эол, в случае если б громовержцу угодно было послать за ним, сразу его уничтожит. Он поплелся домой… Но на следующее утро заботы, всею своей тяжестью, обрушились на него. В глубине души он боялся Эола — и дрожал в ожидании страшной встречи. Еще лежа в постели, он старался придумать какую-нибудь военную хитрость, с помощью которой он мог бы вывернуться.