Марион Фай - Страница 18

— Ни то что в мире не хотел бы я ссориться с вашим сыном.

— Лучше вам с ним разойтись. Не думайте, чтобы я защищала его. — Он именно это и думал, да она ничего другого и не делала. — Я уже сказала ему мое мнение, что ему не одолеть предрассудков, и что лучше было бы отказаться, чем прибавлять горя себе, а может быт, и ей. Все, что я говорил, не имело характера защиты, а только показывало, почему я думаю, что этот брак был бы неудобен. Не то чтоб мы или ваша сестра были слишком низки для подобного союза, но вы, с вашей стороны, пока еще не достаточно хороши или высоки душой.

— В этом я с вами спорить не стану, мистрисс Роден. Но вы передадите ему мое поручение?

— Да; я передам ему ваше поручение.

Тут лорд Гэмпстед, проведя добрый час у нее в доме, простился и уехал.

— Ровно час, — скакала Клара Демиджон, которая все еще смотрела в окно квартиры мистрисс Дуффер. — О чем могли они толковать?

— Мне кажется, он ухаживает за вдовой, — сказала мистрисс Дуффер, которая так была поражена, что не могла остановиться ни на какой новой мысли.

— Никогда бы не приехал он за этим верхом. Не пленится она молодым человеком, который тратит свои деньги на подобные вещи. Она предпочла бы скопидома. Но это его собственные лошади, его собственный грум, и он столько же ухаживает за вдовой как и за мной, — добавила Клара, смеясь.

— Желала бы я, чтоб он ухаживал за вами, милая.

— Может быть, не хуже его еще найдутся, мистрисс Дуффер. Я не Бог весть какую цену придаю лошадям и грумам. Тому, кто заведется ими, не по средствам иметь и жену. — Затем, проводив лорда Гэмпстеда глазами, пока он не скрылся из виду, она вернулась к тетке.

Но мистрисс Демиджон не теряла времени, пока Клара с мистрисс Дуффер зевали да делали пустые предположения. Как только она осталась одна, старуха достала шляпу и шаль, украдкой выбралась на улицу, направилась к концу ее на встречу груму, который в эту минуту проваливал лошадей. Здесь она не рисковала попасться на глава племяннице или соседям, и молча ждала, никем незамеченная, пока он вернется к тому месту, где она стояла.

— Молодой человек, — сказала она самым заискивающим голосом, когда грум поравнялся с ней.

— Что угодно, сударыня?

— Неправда ли, вы охотно бы выпили стаканчик пива, так долго ходивши взад и вперед?

— Нет, именно теперь-то и не выпил бы. — Он знал, кому служит и от кого может принимать пиво.

— Я с удовольствием бы заплатила за кружку, — сказала мистрисс Демиджон, вертя в руках мелкую монету так, чтобы он мог видеть ее.

— Благодарю вас, сударыня; я свое пиво пью в положенное время. Теперь я дежурю.

— Это, вероятно, лошади вашего господина?

— Чьи же больше, сударыня? Милорд ни на чьих лошадях ни ездит, как только на своих.

Вот успех-то! И монета в экономии! Милорд!

— Конечно, нет, — сказала мистрисс Демиджон. — Да и что за охота?

— Истинно так, сударыня.

— Лорд… Лорд… Кто он такой?

Грум задумался. Слуга обыкновенно желает, сколько в его силах, воздать должное своему господину. Человек этот вовсе не имел желания доставить удовольствие любопытной старухе, но он счел унизительным для своего господина и для самого себя как бы отрекаться от их общего имени. «Ампстед!» — сказал он, очень благодушно смотря на старуху, а затем двинулся далее, не прибавив более ни слова.

— Я давно знала, что они не то, что мы грешные, — сказала мистрисс Демиджон, едва племянница вошла.

— Вы не разузнали, кто он такой, тетушка?

— Ты, вероятно, была у мистрисс Дуффер. Вы с ней неделю бы советовались, и тогда бы ничего не узнали. — Только поздно вечером раскрыла она свою тайну. — Он пэр! Он — лорд Ампстед!

— Пэр!

— Говорю тебе, он лорд Ампстед, — сказала мистрисс Демиджон.

— Не верю, чтоб существовал такой лорд, — сказала Клара, отправляясь спать.

VII. Почтамт

Когда Джордж Роден возвратился домой в этот вечер, они с матерью очень подробно обсудили вопрос. Она горячо убеждала его, если не отказаться от своей любви, то, по крайней мере понять, какую невозможность представляет его брак с леди Франсес. Она была с ним очень нежна, выказала много чувства, сострадания и сочувствия; но упорно повторяла, что от такой помолвки не быть добру. Но он не захотел за йоту отступить от своего намерения, не хотел даже признать, чтобы чьи либо желания могли отвратить его от его цели, пока леди Франсес ему верна.

— Ты говоришь так, точно дочери рабы, — сказал он.

— Рабы и есть. Женщины должны быть рабами: они рабы условий света. Едва ли может молодая девушка противиться семье своей в вопросе о браке. Она может быть достаточно упряма, чтоб победить возражения, но случится это потому, что самые возражения не достаточно сильны. В данном случае возражения будут очень сильны.

— Увидим, мама, — сказал он. Мать, которая хорошо его знала, поняла, что продолжение разговора ни к чему бы не повело.

— Да, — сказал он, — я поеду в Гендон может быть в воскресенье. Этот мистер Вивиан славный малый, а так как Гэмпстед не желает со мной ссориться, я конечно с ним не поссорюсь.

Роден вообще был любим у себя в департаменте, и сумел сделать свои занятия приятными и интересными; но у него были свои маленькие невзгоды, как у большинства людей на всех карьерах. Его неприятности возникали главным образом из неблаговоспитанности собрата-клерка, который сидел с ним в одной комнате, у одного стола. В этой комнате их было пять человек, пожилой джентльмен и четверо молодых людей. Пожилой джентльмен был смирный, вежливый, глуповатый старик, который никогда никому не причинял неприятностей и мирился с легкомыслием молодежи, лишь бы проявления его не были слишком шумны или противны дисциплине. Когда это случалось, это вызывало у него одно только замечание: «Мистер Крокер, этого я не потерплю». Далее этого он никогда не шел, ни в смысле жалоб за своих подчиненных высшим властям, ни в личных ссорах с молодыми людьми. Даже с мистером Крокером, который несомненно был несносен, ему удалось сохранить подобие дружеских отношений. Фамилия его была Джирнингэм; первым, по летам, после мистера Джирнингэна, был мистер Крокер, от неуместных острот которого часто страдал наш Джордж Роден. Это иногда заходило так далеко, что Роден предвидел необходимость объяснить мистеру Крокеру, что между ними установилась вражда, или, что они «не разговаривают» иначе, как по делам службы. Но в подобном действии была бы решительность, которой Крокер едва ли стоил, и Роден воздержался, откладывая со дня на день, но продолжая сознавать, что надо что-нибудь предпринять, чтобы остановить вульгарные и неприятные ему выходки.